Первая полосаО газете и сайтеРубрикиБизнесБлицБюджетВ прокуратуреВопрос психологуГорода-деревни-мегаполисыГородская дума: Суть событийДайте жалобную книгуДети войныЖильё моёЗаписки отчаянной мамочкиЗнай нашихИспытано на себеИстория с Еленой МавлихановойКолонка юристаКриминфоКрупным планомКультураМалоэтажное строительствоНепреклонные годыО быломОдин день из жизни…Письма-звонки-визитыПривет с большой землиПутешествияРодителиСаров: инструкция по применениюСлово депутатуСлово за словоСпортСпроси священникаТвори доброФемины и политикаФотоконкурсХорошо сказаноЧтивоШколаЭкономика с Дмитрием ФайковымЯзык помощиНомера...архив...26 ноября 2014 (48)03 декабря 2014 (49)10 декабря 2014 (50)Слово — читателюКнига отзывовПоследние обсуждения |  В борьбе и без иллюзий2009 избранноеНеопределенные политические реалии заставляют действовать самостоятельно, пробуя события на вкус и цвет. Попыткой понять, почему моя страна год назад пять дней воевала с другим государством, стала поездка в Цхинвал. Короткой, как выстрел, необъятной на впечатления, как кавказские горы, грустной, разрывающей сердце и одновременно наполненной особым южным юмором. Решение добираться до Южной Осетии далось с трудом. В стране, где иметь оружие — норма, трудно чувствовать себя в безопасности. Знакомые знакомых знакомых во Владикавказе так и не нашли мне провожатого: одни не хотели, другие боялись. При встрече смотрели недоверчиво и с сожалением. Не понимали, зачем я, «дура», туда поперлась. Проводница во владикавказском поезде рекомендует «мальчика»-таксиста в Беслане: «Я его не знаю, но он брат одного хорошего человека, ничего не бойся, езжай». «Мальчик» оказывается лет сорока от роду, к тому же заламывает сумасшедшую цену за поездку в Цхинвал, но уже через полчаса я понимаю, что без Эдика Ваниева пребывание на южноосетинской земле было бы неполным. Он уехал из Цхинвала в 91-м, когда Гамсахурдия развязал в этом месте войну против осетин. Дорогу в родные края не забыл, знает ее как свои пять пальцев. Перед долгой дорогой останавливаемся для совершения небольшого, но непременного обряда. У строения, напоминающего остановку с надписью «Хетаджы», стоит колодец, в который мы опускаем две бумажные денежки, предварительно свернув их треугольником. При этом Эдик старательно учит меня произносить два слова, обозначающие что-то вроде «Бог рядом, он помогает»: «Элена! Гавари «Уастырджы дэмбал». Так хорошо», — принимает, наконец, учитель мои потуги освоить осетинский, и мы набираем скорость. Эдик показывает правой рукой в место, где сердце граничит с подмышкой и несколько раз старательно объясняет, как важно хранить в сердце Бога, заодно напоминает, что осетины — православный народ. Этот момент, когда руки оторвались от «штурвала» при скорости 120 км в час (а с меньшей в горах, как я поняла позже, не ездят), заставили меня вцепиться во все выступающие внутренности автомобиля. Эдик искренне удивился: «Элена, ты баищься? Ты что-о-о? Ты же со мной!» К середине путешествия я немного привыкну и к визгу тормозов на поворотах серпантина, и к тому, что, по сути, машину никто не ведет, пока Эдик эмоционально рассказывает мне подробности житья осетин, то складывая щепотью пальцы у лица, то вскидывая руки вверх и в стороны, то поворачиваясь всем корпусом ко мне. При этом поминутно спрашивая: «Элена! Ты сфотографировал?» Я, конечно, стараюсь делать снимки, но в основном просто смотрю по сторонам, потому что нужно сейчас, за каждую секунду, попробовать уложить в себя все великолепие Кавказа. Любоваться — нет, это не то слово. Слишком далеко оно от того, что льется и звучит вокруг. Пейзаж не просто впечатляет, он набрасывается на тебя, как горячий абрек. Выступами скал, остриями вершин, пологостью склонов, дерзостью поворотов и контрастом зеленого, коричневого, белого и голубого. Мы тормозим под скульптурой того самого Уастырджы, покровителя путников, выступающего прямо из скалы на высоте четырех метров, чтобы набрать воды из источника. Еще один попадется позже, там у настоящей газированной воды будет совсем другой вкус. Въезжаем в Алагирское ущелье, крутим по серпантину, то обгоняя других сумасшедших джигитов, то уступая им дорогу. Никаких сигналов перед резким поворотом, водитель просто перестраивается в правый ряд. Кроме гор, поражают строения на них. Я ничего не понимаю. Почти отвесная скала, а рядом — один-два каменных дома. Причем в несколько, до четырех, этажей. И больше ничего вокруг. Впрочем, в некоторых окнах отсутствуют стекла, штукатурка осыпалась, и только в паре проемов белеют занавески — значит, здесь кто-то живет… Совсем диковинной показалась улица у подножия гор. Несколько домов, даже площадь с каким-то памятником в центре, пара автомобилей. На западе такое местечко назвали бы хутором, а здесь это село. Еще один поселок подпирается горами вплотную к дороге и отгорожен от нее металлической стеной. Ее поставили, предохраняясь от адского шума, когда по военно-осетинской дороге шла российская боевая техника. Да так и не стали убирать. По дороге встречаем КаМАЗы, бэтээры — все это движется в сторону Южной Осетии. Осетины зарабатывают в основном молокопродуктами и говядиной, некоторые трудятся на ГЭС, другие — на опасной добыче свинца. Обеспечил местных работой Газпром, ведущий ветку в Южную Осетию. Здесь кажется, что нет ничего необычного в том, как были построены египетские пирамиды или установлены каменные статуи на остове Пасхи. Парадоксальным кажется то, что видишь: как по отвесным склонам на высоту девятиэтажки без видимых дорог взобралась на горы вся эта техника, как она буравит камень, прокладывает трубы… По дороге нас обгоняют «Лендровер» и «Лендкрузер» в сопровождении милицейского УАЗика — это направляется в Цхинвал Эдуард Кокойты. А вот и граница между Северной и Южной Осетией. Она довольно формальная. Здесь просто вносят твои данные из паспорта в компьютер, выдают пропуск, который смотрят на следующем посту, но внимательно проверяют машину. Раньше это была граница между Грузией и Россией. На посту — русские солдатики, все военные приветливы и не задают лишних вопросов. Целью приезда называю посещение Цхинвала год спустя после войны. Симпатичный военный с комментарием: «Сегодня ваших много было», возвращает мне документ. Все пребывание на постах затягивается минут на двадцать, несмотря на очередь, которая поначалу ввергла Эдика в беспокойное состояние: «Может, час будем ждать здесь, Элена, а может, два…» И вот она, Южная Осетия… Кажется, не может уже быть величественней, красивее пейзаж, не может быть воздух чище. Ан нет, и зелень ярче, и горы выше, и прохладнее, и воздух гуще и суше. Мой проводник без остановки нахваливает свою родину. Здесь земли плодоносней, фрукты слаще, вода прозрачней. Словно в доказательство навстречу попадаются машины с багажниками на крыше, уставленными разноцветными пластиковыми бутылками. Это владикавказцы или бесланцы выезжают целыми семьями в Цхинвал, чтобы купить там фрукты, выжать из них сок и привезти обратно. Для себя или на продажу. Другой багажник при этом забит свежими фруктами — яблоками, грушами, они будут храниться в превосходном состоянии до января. При въезде в Джаву останавливаемся на обед в придорожном кафе. Кафе — это сильно сказано. Деревянный стол, накрытый клеенкой, скамейки. Кухня — тесное помещение, где древняя бабушка прямо на глазах стряпает осетинский пирог с сыром — хабижен, ставит в печь, поворачивает на углях шашлык. Моя попытка разделить с Эдиком плату за обед оканчивается гневным окриком: «Никогда не говори так, Элена! Я — мужчина, ты — гость, я тебя угощаю!» За единственный стол к нам подсаживается компания молодых мужчин. Один, Руслан, сходу оценивает мой наряд: «Вы специально так укутались? Правильно сделали, не надо привлекать к себе внимание, особенно опасно грубить в ответ на законный интерес к себе южан». Внимания действительно везде хватает. Почти каждый из встреченных мужчин в Беслане, Цхинвале или Владикавказе, если встречал меня одну, спрашивал, сколько времени, цокал языком или просто оборачивался и внимательно смотрел вслед. Это не знаки участия или сердечности, здесь ты чужак, с которым надо быть настороже. Эти взгляды — как шершавая ладонь по лицу. Мгновенно хочется обернуться любым предметом, лишь бы не отличаться от местных и походить на «свою». За столом беседа крутится, естественно, вокруг прошлогодних событий. Осетины не скрывают, что им нужно внимание со стороны россиян, Москвы. Без сильных эмоций (не как Эдик), они повествуют, что жизнь в Цхинвале меняется: сюда пришли русские деньги, идет стройка, люди заняты. Кто-то восстанавливает свой дом, кто-то устроился на работу в московские строительные фирмы. Батрас говорит, что сегодня снять квартиру в Цхинвале стоит 10 тысяч рублей в месяц, дом — 30. Такие высокие цены на редкий в этих местах комфорт зависят от спроса россиян-работодателей. Незаметно беседа переходит в личную плоскость: мужчины без труда вытягивают сведения о моем семейном положении и настоятельно, без шуток, рекомендуют присмотреться к осетинским мужчинам. «Вы должны рожать, Елена. Вы здоровая молодая женщина, — без стеснения сообщают чужие дяденьки. — Здесь нужны женщины, наши девушки уезжают». «А мужчины? Вообще молодежь уезжает?» — пытаюсь я вывернуть на известную проблему маленьких городов. «Мужчины? Нет, конечно, все молодые люди остаются. Вчера была присяга, которую приняли 80 юных цхинвальцев. Они остаются служить своей маленькой Родине, их никуда не отправляют». Руслан сам переехал из Владикавказа в июне прошлого года, когда совсем уж запахло жареным. Продал машину и уехал от родителей, которые покинули Хуссар Ирыстон (Южная Осетия по-осетински) в 91-м. Не мог оставаться в стороне. «Так многие мужчины сделали. Нельзя было иначе». Беседа постепенно переходит в область большой политики и наконец добирается до «причины всех бед» — Михаила Горбачева, который развалил великое государство, благодаря чему поломаны судьбы, исковерканы жизни, а чьи-то и вовсе прерваны. С гордостью вспоминают Сталина, ругают Саакашвили. Наконец прорывается настоящее бешенство, так долго сдерживаемое темпераментными горцами. Нет возможности процитировать гневные высказывания, суть которых сводится к тому, что упитанный амбициозный грузин с чужими манерами готов плясать под чужую дудку, только плати. Вспомнили документ Гамсахурдии о том, что Грузия лишила Южную Осетию статуса автономии. Это на него опиралась Россия, не оказывающая долгие годы помощи маленькому народу. Эти косвенные упреки я услышу еще не раз, как, впрочем, и множество слов благодарности в адрес России. И все-таки обед, нет, пиршество, закончено, и впереди — последний участок перед Цхинвалом. Перед столицей встречаются несколько грузинских сёл. Вернее то, что от них осталось. Полностью разбитые дома, некоторые — лишь куча мусора. Но сразу бросается в глаза: несмотря на то что здесь была война и все разрушено, дома явно основательней осетинских. В одном селе современный универмаг, раскрашенный в ярко-розовый цвет, трехэтажная школа. В общем, сложилось впечатление зажиточности грузин по сравнению с осетинами. Здесь не живет НИКТО. Только в одном селе посреди разрухи крохотное кафе-«стекляшка» под названием «Подмосковье». С ужасом думаешь — куда делись жители? Эдик, словно услышав мои мысли, поясняет, но слова его из разряда ахинеи: «Саакашвили велел им уйти, когда собирался напасть на Цхинвал. Сказал: «Займете его, когда мы перебьем всех осетин». Со слов проводника получается, что жители спаслись. «Ты щто, Элена? Не жалей их! Они знаешь, как осетин мучили? Не пускали домой. Другая дорога длинный, плохой. Осетин здесь грузины останавливали, отнимали деньги, товар, вещи. В ноябре моего брата в реку загнали, держали, пока он не упал от холода. Над другом издевались. Отрезали усы, сказали: «На, кущай!» Не жалей, Элена, это недостойные люди, плохие». По дорогам дефилируют красивые упитанные коровы. Они не пугаются машин, а водители не устрашают их сигналами. Парнокопытные выходят на трассу, спасаясь от насекомых, и джигиты аккуратно объезжают их. Еще животные проявляют чудеса акробатики, забираясь на почти отвесные склоны и грациозно спускаясь оттуда вниз. Это — чей-то бизнес, чье-то молоко, сыр и творог. Утром коров выгоняют из хлева, вечером они самостоятельно возвращаются, безошибочно определяя свой дом. Целые стада мотались по пастбищу бесхозными, когда год назад бомбы попали в дома их хозяев — грузин или осетин. Незаметно въезжаем в Цхинвал. На пути — банер с изображением рукопожатия Медведева и Кокойты. Тут пост ГАИ. Подходит милиционер, как оказалось, двоюродный брат Эдика. Тут все братья и сестры, похоже. Напряженно и стеснительно улыбаясь, он говорит, что все хорошо, спокойно. Не хочет вспоминать тревожные дни, гораздо интересней послушать гостью. И снова уже традиционные вопросы сначала про семью, детей, потом — про работу. И снова долгий, тревожный взгляд, который как будто проникает внутрь меня и спрашивает: «Что ты, незнакомка, делаешь тут? С чем пришла к нам?» Город, утопающий в зелени, полон людей. Видно, как неспешны и спокойны местные. Многие просто стоят на улице и разговаривают, другие, по южной традиции, выносят ко входу стулья и, расположившись на них, беседуют. Машин мало, но часть из них — верх воображения. То нет крыши, то бампера, то дверей, а у одной просто отсутствует половина, при этом из нее несется зажигательная восточная музыка. Дорожных знаков и светофоров нет, все ездят, как придется. Привычных магазинов нет. Забудьте про цивилизацию: здесь словно попадаешь в 70-е прошлого века — железные ларьки, наспех выкрашенные краской, с названиями «Давидик», «Асланчик». В двухэтажном домике длиной метров в шесть аж пять вывесок, сообщающих, что здесь находятся «Планета обуви», «Мир мебели», кондитерская «Сладко», фотомагазин и еще что-то. Рядом с обгоревшим зданием парламента вижу двоих мужчин, вид которых нехарактерен для этих мест. Так и есть, коллеги со швейцарского телевидения, прекрасно изъясняющиеся по-русски. Любезная беседа прерывается бегущим на нас и размахивающим руками Эдиком: «Элена! Не говори с ними! Это враги! Они врали в прошлом году, говорили, это Россия напала на Грузию!» Эдику неважно, эти журналисты говорили неправду в информационной войне, или другие. Главное — он безошибочно определил в лощеных мужчинах и их принадлежность к другой нации, и к определенной профессии… На улицах через дом — беда, горе. А как еще можно назвать полностью уничтоженные залпами «Града» дома? Есть улицы, исчезнувшие практически целиком, есть, как в случае с пожилой осетинкой тетей Асей, попадание через дом. Тут, как только останавливаешься, сразу зовут в гости, расспрашивают, но сами говорят неохотно. Узнаю про газ, воду. Тетя Ася мгновенно зажигает плитку и готовит мне крепчайший натуральный кофе, достает шоколадные конфеты. В ее маленькой комнатке с дверью на улицу — парикмахерское кресло, за занавеской — кровать, буфет и столик. Много ли клиентов, сколько стоит стрижка? Оказывается, три-четыре в день, а за работу мастер берет сотню. На скамейке перед домом соседка — грузинка тетя Тинико. Она, как только я говорю, что из России, мгновенно начинает плакать: «У меня два сына было. Оба погибли. Почему? За что?» Женщина переходит на грузинский, голос слабеет, и за нее досказывает тетя Ася: «Старший сын побежал с оружием в центр, его там расстреляли, а младший даже не успел уйти — у него случилось кровоизлияние в мозг, и он умер дома, на руках матери». На другой улице рядом с домом играют два малыша — мальчик и девочка. Заметив в руках у девчушки пилу, я пытаюсь найти взрослых. Симпатичная Фаризат забирает «игрушку» у дочки и старательно отвечает на вопросы. «Во время бомбежки сидели в подвале. Мы привыкли, это всегда так происходит. Когда просто стреляют, мы не уходим, а если слышим гранатомет, сразу спускаемся в подвал. В прошлом году Алан был совсем крошкой, ему не было еще и года, и он все время спал. Мы накрывались одеялом и просто сидели и ждали». Вопросы «Как можно привыкнуть к войне?» и «Чего ждали?» перекрывают друг друга. На первый Фаризат пожимает плечами, а на второй отвечает: «Когда зайдут и расстреляют». Вышли, только когда услышали знакомые голоса. В магазинчике «Аленка» работают Здерасса и Казбек. У Казбека серьезные претензии к правительству: «Чиновники, как только началась стрельба, поехали в Джаву. А потом, когда все утихло, вернулись. И работают, как ни в чем не бывало. Часть из них, правда, забрали в Москву. Как так можно?» Здерасса рассказывает, как грузины издевались над осетинами, например, отключали воду: «Больницы не могли работать, детские сады закрылись. Это, можно сказать, тоже истребление, только медленное. Почему Россия так долго ждала? Почти половину осетин уничтожили, другие уехали. Но это предатели, теперь им назад дороги нет», — возбужденно заканчивает молодая женщина. Пожилой мужчина, зашедший за сигаретами, добавляет: «Это не была война Грузии против Южной Осетии. Это война США против России, а разменной монетой стал маленький народ». Истребление осетин началось еще при Гамсахурдии, который провозгласил лозунг «Грузия для грузин!». Недалеко ушел от него Шеварнадзе, а вот молодой горячий горец Саакашвили, из-за спины которого просто явно торчат уши дяди Сэма, превзошел все ожидания. Осетины говорят, что если он останется у власти, новая, теперь уже большая война, уничтожит не только Южную Осетию, но и саму Грузию. И это в лучшем случае. В том, что война рядом, нетрудно убедиться, гуляя по боевым местам прямо в Цхинвале: расстрелянные в десятки дыр ворота домов, часть танка, вошедшего наполовину в бетонную плиту рядом с многоэтажкой. Его не трогают уже год — может взорваться. На площади, где год назад разворачивались грузинские танки, стоит пятиэтажный дом. Большая часть окон в нем выбита, одни балконы повисли, другие держатся на честном слове. Но заметны в нем и жилые квартиры — видимо, людям просто некуда и не к кому ехать, приходится на свой страх и риск жить в полуразрушенном строении. Мы выезжаем к своеобразной смотровой площадке, откуда как на ладони виден весь Цхинвал. У некоторых домов новенькие красные черепичные крыши — их только что отстроили, другие — черные остовы стен, торчащие из земли. Справа дорога уходит вверх — туда нельзя, там Грузия. Снова пересекаем город и подъезжаем к другой площадке. Отсюда год назад пришли грузинские танки. Здесь стоит православный крест. Церковь, судя по всему, восстановили в первую очередь, и здесь сейчас идет благоустройство. Заново отстроена пятая школа, автовокзал, который еще не работает, ведутся и другие строительные работы. Причем весь световой день. Осетины, оставшиеся здесь, просто пытаются выжить. Почти 20 лет проведя в тотальной блокаде, они привыкли не просыпаться под стрельбу, жить при лучине, экономить на воде. Сохранили при этом добро в сердце, приветливость и гостеприимство. Не дай Бог нам, благополучным и сытым, когда-нибудь оказаться в таких условиях. Хотя… Были бы забыты нелепые претензии друг к другу и состояние холодной войны, в котором перманентно находятся все со всеми в Сарове… Наполненные до краев массой впечатлений, мы отправляемся в обратный путь. Хлынул и тут же прекратился скорый южный дождик, на горы вышла радуга. Так хочется, чтобы мир остался на этой маленькой земле. У этого немногочисленного, но мужественного народа. Не помогать которому — значит наплевать и на свое будущее. Елена Бабинова, фото автора, Саров — Цхинвал — Саров Опубликовано на сайте 01 сентября 2009 все магазины - такие грузинские села. то что осталось дом у горы.и больше ничего здание парламента в Цхинвале Цхинвал: и в таком доме живутЧитайте также в номере 2009 избранноеВсе статьи в номере 2009 избранноеНет комментариев Написать |