Первая полосаО газете и сайтеРубрикиБизнесБлицБюджетВ прокуратуреВопрос психологуГорода-деревни-мегаполисыГородская дума: Суть событийДайте жалобную книгуДети войныЖильё моёЗаписки отчаянной мамочкиЗнай нашихИспытано на себеИстория с Еленой МавлихановойКолонка юристаКриминфоКрупным планомКультураМалоэтажное строительствоНепреклонные годыО быломОдин день из жизни…Письма-звонки-визитыПривет с большой землиПутешествияРодителиСаров: инструкция по применениюСлово депутатуСлово за словоСпортСпроси священникаТвори доброФемины и политикаФотоконкурсХорошо сказаноЧтивоШколаЭкономика с Дмитрием ФайковымЯзык помощиНомера...архив...26 ноября 2014 (48)03 декабря 2014 (49)10 декабря 2014 (50)Слово — читателюКнига отзывовПоследние обсуждения |  Незатянувшаяся рана№ 6 от 09 февраля 2011Герой этой публикации — саровчанин, чернобылец, принимавший вместе с сотнями других наших земляков участие в ликвидации последствий той страшной аварии. Он просил не называть его фамилии. Почему — вы поймете в конце публикации. Мы выполняем его просьбу. Тем более, что фамилия — не самое главное, что может рассказать о человеке. Вот поступки — другое дело. В Чернобыль Николай попал 25-летним парнем, в те годы он работал водителем в саровском Управлении автомобильным транспортом. В 1986 году на предприятии собирали несколько групп добровольцев. Николай долго не раздумывал и записался в одну из них, а жену просто поставил перед фактом: поеду и все! Информации о самом взрыве на реакторе и о возможных последствиях такой командировки в те годы было мало. Но они и сами понимали, не маленькие, насколько опасной своими последствиями может быть эта командировка. Сперва в учебном комбинате УАТ их несколько недель обучали работе на бетонных установках. Перед поездкой каждому присвоили по шестому разряду, проинструктировали и — вперед, на московский поезд. Был август 1986 года. В Чернобыле им предстояло возводить бетонный саркофаг вокруг разрушенного четвертого реактора. На его сооружение потребовалось 300 тысяч кубометров бетона, сотни тысяч металлоконструкций. Чтобы обеспечить непрерывную поставку материала вблизи реактора, были сооружены четыре бетонных завода. От них каждый день Николай и сотни других водителей совершали рейды на «перевалку» — место, где бетон выгружался на бетономешалки, которые и подвозили его к реактору. В день нужно было сделать семь рейдов. Выходных не было. Работали исключительно в масках и спецодежде, которая менялась, как только на ней появлялись хоть малейшие пятнышки грязи. — Поселили нас в 130 километрках от реактора в бывшем пионерском лагере «Голубые озера», — вспоминает Николай Викторович. — Озера тут и впрямь были голубые, и природа замечательная. Вот только в лес ходить, а тем более купаться, было строжайше запрещено. В «особой зоне» и режим проживания был особый. Контролировалось все без исключения, в том числе и люди, возвращающиеся после смены домой. Одежду проверяли специальными датчиками. В столовой на входе стояли дозиметристы и заставляли вытягивать руки: засветились красным — иди мой, и обязательно холодной водой! Их даже душ заставляли принимать не теплый, а обжигающе-ледяной. Почему, Николай не знает. А кормили, кстати, хорошо. Автотранспорт, развозящий вечерами рабочих за пределы АЭС, также подвергался строжайшей проверке. По обочинам выкорчевывались деревья, сами дороги круглосуточно промывались. — Зато концерты были каждый день! — смеется Николай Викторович. — Кто к нам только не приезжал, я этих «звезд» до этого только по телевизору и видел! Но несмотря на ежедневные концерты и кормежку «как на убой», Николай все-таки ощущал, что находится, увы, не в санатории. «По газонам не ходить! Радиация!» — взирали на него с каждой клумбы устрашающие таблички. А несколькими километрами дальше от пионерлагеря пустыми глазницами окон немигающе пялились аккуратные домики соседней деревушки. Странно все это было. Как в кошмарном сне, навеянном рассказами Кинга: деревня есть, а жителей в ней — нет. Кстати, как-то Николай случайно увидел эту деревушку в сюжете теленовостей. Диктор бодрым тоном ведал стране, что город Чернобыль и соседние села «живут прежней жизнью». «По улицам ходят козы (показывали заснятых где-то коз), хозяйки развешивают белье во дворах», — врал поставленным голосом телевизионный дядя, старательно расставляя акценты и делая паузы, где надо. А за окном между тем разворачивалась истинная реальность. Спешно оставленная жителями некогда пятидесятитысячная Припять с ее прямыми проспектами и многоэтажками. Такой же покинутый Чернобыль. А особенно возвращали к реальности дожди, проходившие в районе реактора. После них, вспоминает Николай, воздух был другой — с непривычным запахом, вдыхать не хотелось. — Николай Викторович, вам платили? — спрашиваю я своего собеседника. — А как же! За семь рейсов в день — по 42 рубля. Это были очень хорошие деньги, если учесть, что в те времена можно было на 10 рублей неделю жить, — сравнивает он. — В месяц набегало больше тысячи. Возведение саркофага было завершено в ноябре 1986-го. Вся техника, использованная для возведения — специально освинцованная, чтобы обеспечить защиту персонала от проникающей радиации — навечно осталась в зоне Чернобыльской АЭС. Где-то там сейчас стоит и МАЗ Николая. Он вернулся в Саров через два месяца. И здоровье скоро пошатнулось. Сперва потерял зубы: первые два выпали через пару месяцев после командировки, а потом в течение года остальные. Но это полбеды. Серьезная трагедия случилась в 1994 году, когда на Николая Викторовича, работавшего в те годы в саровском ДОКе на валке леса, упала сухая сосна. Удар ствола пришелся по плечу. У Николая оказались сломаны четыре ребра, разорвано легкое, а рука начала сохнуть. Ему бы в те годы встать на инвалидность — но разве пенсией семью прокормишь? Николай Викторович вознамерился выкарабкаться во что бы то ни стало. Проходил процедуры, лечился, укреплял и разрабатывал руку и добился того, что его снова восстановили на работе. А два года назад у него заболели ноги. И инвалидность, от которой он по молодости открещивался, как от прокаженной, теперь стала ему необходима. Вот тут-то и начались, как выражается его жена Людмила, «хождения по мукам». А точнее — по врачам. Что настораживает во всей этой истории, так это несколько фактов, которые удалось выяснить из немного сбивчивого и эмоционального рассказа Людмилы, обившей пороги, кажется, уже всех медицинских кабинетов нашего города. И все с единственной просьбой: присвойте нам вторую группу инвалидности! Я не медик и не знаю, имеются ли у Николая ВСЕ основания для присвоения этой группы. Но даже мне понятно, что человек, который передвигается с большим трудом (сама видела), просто не может быть хорошим работником. Виктор Константинович Иванов, председатель союза «Чернобыль»: — Сейчас в Сарове проживает где-то 400 ветеранов Чернобыля, а раньше было 758. Кто-то умер, кто-то уехал. Примерно половина из них работает, инвалидность имеют где-то 60 человек, не больше. Что я могу сказать: сейчас рынок труда очень жесткий, мало кто из работодателей потерпит у себя работника предпенсионного возраста, да еще и с показаниями нагружать его только «легким трудом». На предприятиях требуются в основном квалифицированные специалисты. Николай был хорошим водителем, опытным, но по состоянию здоровья выполнять эту работу больше не может. Тем не менее в заключении на третью группу инвалидности, которую Николаю Викторовичу присвоили в 2009 году, черным по белому предписано: «Может выполнять легкий труд не более 8 часов в сутки» и «найти подходящую работу через службу занятости». Однако инспектор службы лишь руками развела: «Подходящей вам вакансии у нас нет». Ни вахтером, ни сторожем, ни библиотекарем его попросту не брали. Год Николай ничем не занимался, получал пенсию, к тому же стала давать о себе знать старая травма руки. Переводить его на вторую группу сроки предписывали в январе этого года. Когда неожиданно медкомиссия предписала… продлить третью группу. И вновь посоветовала поискать работу. Но на этот раз уже самостоятельно. Сейчас Николай состоит на учете у невролога. Каждый раз, чтобы добраться до больницы, ему необходима помощь жены, которая заказывает такси и доводит его до дверей кабинета. Больше всего теперь Людмила боится, как бы хуже не стало. — Обижает даже не столько чрезмерная скрупулезность в оформлении группы инвалидности бывшему участнику ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, а элементарное равнодушие и, простите, хамство наших врачей, — сказала она мне на прощание. Ольга Головнева, фото из архива редакции Опубликовано на сайте 11 февраля 2011  Читайте также в номере № 6 от 09 февраля 2011Все статьи в номере № 6 от 09 февраля 2011Нет комментариев Написать |