Первая полосаО газете и сайтеРубрикиБизнесБлицБюджетВ прокуратуреВопрос психологуГорода-деревни-мегаполисыГородская дума: Суть событийДайте жалобную книгуДети войныЖильё моёЗаписки отчаянной мамочкиЗнай нашихИспытано на себеИстория с Еленой МавлихановойКолонка юристаКриминфоКрупным планомКультураМалоэтажное строительствоНепреклонные годыО быломОдин день из жизни…Письма-звонки-визитыПривет с большой землиПутешествияРодителиСаров: инструкция по применениюСлово депутатуСлово за словоСпортСпроси священникаТвори доброФемины и политикаФотоконкурсХорошо сказаноЧтивоШколаЭкономика с Дмитрием ФайковымЯзык помощиНомера...архив...26 ноября 2014 (48)03 декабря 2014 (49)10 декабря 2014 (50)Слово — читателюКнига отзывовПоследние обсуждения |  Демиург Лоевский№ 49 от 05 декабря 2012 КультураКто и когда впервые назвал Олега Лоевского фестивальным демиургом — осталось загадкой. Но звание за человеком, путешествующим из города в город, из театра в театр в поисках новых имен и талантов, закрепилось. Олег Семенович — основатель и художественный директор фестиваля «Реальный театр», лауреат международной театральной премии им. К.С.Станиславского, член экспертного совета Национальной театральной премии «Золотая Маска», театральный критик. В Саров он приехал не один — с тремя молодыми режиссерами. Неделя работы в режиме «нон-стоп», и вот театральной публике закрытого города предъявлены эскизы трех спектаклей по пьесам молодых драматургов. Выбирайте, что вы хотите видеть на своих подмостках! И наступили дни театральной демократии: жарких споров и обсуждений, голосования, разбора полетов… Театр встряхнулся. И публика встряхнулась. Всем хорошо. Вот только Лоевскому — какая выгода? Оказывается — чтобы театр жил, дышал, обновлялся. — Олег Семенович, признайтесь, что за необходимость гонит вас по городам и весям России, по самым глухим ее местам? И где же вы все-таки живете: в Москве, где проходят фестивали, или Екатеринбурге, откуда вы родом? — Живу, в основном, в самолетах и поездах. Что гонит? Интерес! Человеку хорошо там, где исполняются его желания. Мои желания реализуются, когда я езжу по провинции и ищу хорошие спектакли, чтобы показать их в Москве на фестивалях, ищу интересных артистов, ищу режиссеров. Я — плоть от плоти репертуарного театра, отдал ему сорок лет жизни и понимаю, что он сегодня серьезно болен. Пытаюсь найти какие-то пути его оздоровления. Лаборатория-семинар Театра Наций — один из таких путей. — А как же это снобистское предубеждение: «Искусство в провинции? Да это невозможно! Все настоящее — в Москве или Питере!» — Это предубеждение не вчера родилось и не завтра умрет, хотя оно, на мой взгляд, абсолютно российское. Потому что в других странах говорят, что искусство живет там, где оно дышит. В России оно дышит часто именно в малых городах. Скажем, в Минусинске. Главный режиссер Алексей Песегов в этой труппе с 1974 года, его спектакли постоянные участники Национального театрального фестиваля «Золотая Маска». Он только что вернулся с гастролей в Японии и приглашен во Францию. Или взять театр в Прокопьевске Кемеровской области. Или… да столько интересных театров в провинции! Я, к примеру, очень люблю «Театр муниципальный» в поселке городского типа Мотыгино Красноярского края. Это вообще медвежий угол, куда ни за что не доберешься, пока две реки не встанут на лед. Население — чуть больше пяти тысяч человек. Крохотная труппа. Можете представить, какие у нее проблемы. Но публика свой театр любит и в него ходит. И еще. Везде есть хорошие артисты. Нет такого театра, даже самого унылого, нелюбящего себя, потерявшего и смысл работы, и мотивацию, где бы не было хорошего артиста. А порой даже там начинает дышать актерский дух. Сложнее с режиссурой, поскольку это профессия редкая, штучная (я не про образование и диплом, а про суть). Если человек не просто ставит спектакль (это делать несложно, поверьте), а с художественным прочтением — это редкость! И актеры тесно связаны с режиссером. И есть много нераскрытых артистов, на которых не обратили внимания, не помогли в свое время найти «самость» и открыться миру. С другой стороны, и в Москве есть столько провинциальных театров! Нет, столичный театр не всегда равно знаку качества. — Так какой же недуг терзает современный репертуарный театр? — Тут много симптомов. И болезнь тесно связана с состоянием нашего общества. Хотя бы то, что артисты социально не защищены. Они, к примеру, не могут взять и поменять город, поехать вслед за своим режиссером. Артисты, особенно в солидном возрасте, начинают цепляться за репертуарный театр, а в нем, к примеру, их не видят. И тогда в артисте вырабатывается злобный дух. Ведь он счастлив, когда работает, тогда злобный дух добреет. И эта закрепощенность порождает целый ряд проблем. С другой стороны, театр — это место, где можно, в общем-то, не работать, а числиться. Как-то играть, как-то ставить, знаете, эдакий собес. И тут нужны усилия, чтобы справиться с ситуацией, преодолеть ее. Я порой говорю, что театр — это организация, где борются за право работать плохо. Чем ниже планка, тем многим легче. Так было и так будет. Есть люди, которые хотят поднять эту планку, и те, кто хотят прибить ее к полу. Между ними идет невидимая борьба, и противоборство рождает силу, которая держит театр на плаву. Вот еще одна проблема — огромные залы, которые мешают зрителям, потому что в таких залах бесконечно приходится ставить какие-то «искрометные комедии», чтобы заполнять места. И это выхолащивает труппу, актерам неприятно играть при полупустом зале. А на самом-то деле нужны небольшие здания, мест на двести. Большие залы хороши для проката антрепризных спектаклей из разряда «звезда на фоне занавески». Понятно, что когда-то такие огромные залы строились с учетом проведения на них партийных конференций. И в детских театрах до сих пор зал разделен центральным проходом, чтобы можно было выносить знамя. И мы никак не можем избавиться от этой гигантомании. — Плюс извечный вопрос, где достать молодого режиссера или молодого актера. В провинцию-то ехать мало кому хочется… — И это тоже. Молодые режиссеры действительно боятся провинции, не знают ее. Вот это одна из задач творческой лаборатории-семинара, которую мы привезли к вам в Саров: чтобы ребята узнали, насколько у нас интересная театральная страна, сколько в ней потенциала. Так что диагноз репертуарного театра одним словом не сформулируешь. Но с каждым отдельным симптомом можно работать, лечить его. — Подождите, Олег Семенович, то, что вы назвали социальной незащищенностью актеров, появилось не вчера… — Вот знаете, не люблю хвалить советскую власть, но здесь вынужден признать, что артисты довольно часто переезжали из города в город, из театра в театр. Потому что администрация театра могла себе позволить снимать жилье артисту, предоставлять служебное и даже могла дать квартиру. И эту квартиру можно было поменять на квартиру в другом городе, пусть с хлопотами, но это было возможно. Попробуйте сейчас продать квартиру в Сарове и купить себе что-нибудь в Нижнем Новгороде! Вся страна живет в совершенно разных деньгах. А если взять времена дореволюционные, то артисты вообще постоянно перемещались по стране, потому что была совсем другая система, не было репертуарных театров. С другой стороны, Маргарет Тэтчер убрала в Великобритании репертуарные театры, и мы сегодня очень мало знаем английских режиссеров и спектакли. Теперь в России начали закрывать театральные вузы. Вырастает еще одна проблема… — А как же «актерское отделение Балтийского института экономики и права»? — Ох, это другая история. Конечно, рынок сам все отрегулирует, конечно, нельзя до бесконечности субсидировать отдельные вузы, но надо искать паритет! Можно же посчитать, сколько кадров и каких требуется театральному рынку. На мой взгляд, конечно, лучше закрыть актерское отделение Балтийского института экономики и права, чем Ярославский государственный театральный институт, который за годы своей работы выпустил огромное количество талантливых артистов (а слухи о его закрытии ходят упорные). Плохо, что у нас все это происходит огульно, кампаниями. Помните: сначала вырезали виноградную лозу, потом спохватились. И с актерским образованием точно так же. Да, оно сегодня болеет, хромает, непонятно, кто учит, но в этих проблемах надо разбираться! А у нас проще закрыть, чем разобраться. — У репертуарного театра есть такое страшное слово — «план». Хочешь-не хочешь — надо выполнять… И что делать? Поставить одну «искрометную комедию» и собирать кассу или экспериментальный спектакль молодого режиссера, на который придут три интеллектуала? — Это не подход! Есть большая сцена — поставили «искрометную комедию», есть малая — поставили арт-хаус. Вот тебе и разнообразие, и воспитание публики. Поверьте, что «искрометными комедиями» еще никто никого не воспитал. На мой взгляд, задача театра — помогать человеку жить. Конечно, я считаю, что мы никого не можем воспитать (ну нельзя из плохого человека сделать хорошего только посещениями театра!), никого ничему не можем научить! Но мы можем создать и произвести впечатление на зрителя, дать ему такой импульс, тему для размышления, что он может стать (или не стать!) лучше, скорректировать какой-то поступок, помочь отказаться от чего-то злого. Мы с вами все цепляемся к комедиям, хотя я лично против них ничего не имею. Этому жанру хорошо в коммерческом театре. А вот когда государство субсидирует театр, то, наверное, оно ставит перед собой несколько иные задачи. Например, чтобы артисты и режиссеры смогли самореализоваться. Чтобы была возможность эксперимента. Чтобы были разные точки зрения. Задача театра — рассказать о сложности мира, одними комедиями этого не сделаешь. Надо уметь с толком использовать большую и малые сцены. Вот вам и план. — Вернемся к теме творческой лаборатории. В одном из ваших интервью я вычитала выражение, что «лаборатория — это очистительная клизма репертуарному театру». Ваше или журналист присочинил? — Мое. Ох, мне уже за это выражение раз десять «прилетело». Но я так считаю! Репертуарный театр, вынужденный гнаться за новыми постановками, чтобы заполнять огромные залы в малых городах, попадает в некую цикличность, своеобразный конвейер, пусть и творческий, но все же. И артист попадает в этот дикий ритм, из которого сложно выйти. И вроде как уже и затрачивать себя не хочется. А зачем? Кто это оценит? Буду имитировать! Наша лаборатория — это стресс. Это возможность для загнанного в производственное колесо актера узнать что-то новое о себе, встряхнуться, сменить ритм. Ведь что это такое — пройти роль за три дня и выйти с ней к зрителю в полуготовом состоянии, в эскизе? Стресс! И для театра это стресс. И для зрителя. Но стресс — хороший. — Правильно ли я понимаю, что творческая лаборатория-семинар Театра Наций — это определенного рода сватовство, когда молодых режиссеров представляют труппам, ищущим чего-то нового, а труппы — режиссерам, которым нужно самореализовываться? — Совершенно верно. И могу признаться, что в пяти городах России после наших лабораторий остались главные режиссеры. Молодые приняли серьезные солидные театры. Теперь мы ждем результатов. Ведь молодые хотят изменить мир, вот им, как говорится, и карты в руки. Признаюсь, что я, как человек, много перемещающийся по России и знающий практически все наши театры, устал смотреть одни и те же спектакли, поставленные одними и теми же режиссерами с разными труппами. — Вы находите эту практику — делать «кальку» — порочной? — Мне кажется, что такие повторы — это попытка надеть костюм на человека, который не хочет или не может его носить. И удачных повторов я не видел. Вот поэтому я и стал искать молодых ребят, желающих работать, а не «кальки» возить. — Вы сказали, что предложили нашему театру для работы над эскизами в рамках лаборатории список из 120 пьес современных молодых драматургов… Но мне кажется, что сейчас такое время, когда молодым не верят. Ни режиссерам, ни драматургам. — Ситуация потихоньку меняется. К примеру, московские и питерские театры вынуждены работать с молодыми, потому что образовалась демографическая яма. Ну нет у нас поколения 45-50-летних режиссеров, которое могло бы заполнить хотя бы огромную карту театральной Москвы. Чего уж говорить о провинции… Я думаю, что и вашим ученым эта проблема знакома. Старики уходят, и теперь театрам приходится охотиться за молодыми. Появились новые имена и в «Современнике», и во МХАТе. Но это буквально в последние два-три года. При этом сами молодые порой сидели в Москве и ждали, когда их пригласит к себе, скажем, Олег Табаков. Полгода или год — у кого насколько терпения хватало. Мы сказали: поехали! И кто захотел — поехал. Что касается драматургии, то здесь тоже есть прорывы, хотя и довольно вялые. Но возникли имена Наташи Ворожбит, Ярославы Пулинович, Вячеслава Дурненкова, Юрия Клавдиева. Их пьесы переведены на многие языки и идут в разных странах, но в России к ним относятся почему-то прохладно. Вообще моя база составляет примерно 12000 пьес современных авторов. Не могу сказать, что я все читал, но те, что я предлагаю театрам, знаю. И театры открывают для себя современную драматургию. Читают и поражаются: как же это прошло мимо нас? Так что, думаю, наступает время, когда театрам приходится верить молодым драматургам. На одной классике не продержишься… Елена Трусова, фото Елены Пегоевой Опубликовано на сайте 09 декабря 2012 Читайте также в рубрике Культура
Читайте также в номере № 49 от 05 декабря 2012
Нет комментариев Написать |